Александр Блок. Из записных книжек и дневников
Есть люди, с которыми нужно и можно говорить только о простом и
"логическом", - это те, с которыми не ощущается связи мистической. С
другими - с которыми все непрестанно чуется сродство на какой бы ни было
почве - надо говорить о сложном и "глубинном". Тут-то выяснятся истины мира
- через общение глубин (см. Брюсов).
__________
Есть два рода литературных декадентов: хорошие и дурные; хорошие - это
те, которых не следует называть декадентами (пока только отрицательное
определение); дурные - те, кому это имя принадлежит, как по существу, так и
этимологически. Заранее оговорившись относительно терминов, легче
разобраться. Будем же понимать под словом декадент то, что это слово
значит, - именно: упадок, ибо другие значения, навязываемые ему (отчего это
происходит - скажу ниже), очевидно, совершенно нелепы.
Название декадентство прилепляется публикой ко всему, чего она не
понимает. Это - факт очень обыкновенный и доказывающий только (еще раз!),
что на "большую публику" следует махнуть рукой. Но есть люди, стоящие выше
"современной aurea mediocritas"*, - и тем-то из них, кто все-таки, часто
просто не вникая в суть и не разбирая, прилепляет удобное по краткости и
бранчивости звуков слово к нелюбимым произведениям известного рода, - им-то
пора разобрать, и определить, и выяснить свои мысли. Наша литература (к
чести ее) очень мало за себя заступается, а на брань Бурениных не обращает
внимания, что имеет одну дурную сторону: публика-то так и остается в
неведении относительно литературных родов настоящего времени и все мешает в
одну кучу (чему, кстати, очень способствуют настоящие "упадочники",
дегенераты, имена которых история сохранит без благодарности).
* Золотой середины (лат.).
__________
Декадентство - "decadence" - упадок.
Упадок (у нас?) состоит в том, что иные, или намеренно, или просто по
отсутствию соответствующих талантов, затемняют смысл своих произведений,
причем некоторые сами в них ничего не понимают, а некоторые имеют самый
ограниченный круг понимающих, т. е. только себя самих; от этого
произведение теряет характер произведения искусства и в лучшем случае
становится темной формулой, составленной из непонятных терминов - как
отдельных слов, так и целых конструкций.
__________
2 апреля
M-me Мережковская дала мне еще Бугаевские письма. Следует впоследствии
обратить на них внимание больше - на громаду и хаос, юность и старость,
свет и мрак их. А не будет ли знаменьем некого "конца", если начну
переписку с Бугаевым? Об этом очень нужно подумать.
А пока еще раз ИЗУЧИТЬ длинное письмо Бугаева о синтезе цветов,
любвей, рассудка, чувств.
Страницы: (28) : 123456789101112131415 ... >>
Полный текст книги
Перейти к титульному листу
Версия для печати
Тем временем:
... Преобразования не всегда приносят свободу.
Ближе к середине книги, Феррарис переходит от мобильника к дискуссии на темы, которые особо занимали его в последние годы, среди них, полемика со своими учителями, - от Хайдеггера (Heidegger) до Гадамера (Gadamer) и Ваттимо (Vattimo), - по поводу постмодернизма в философии. Он не соглашается с тем, что существует лишь интерпретация фактов, а не сами факты, и яростно отстаивает познание 'adaequatio', то есть, как отражение природы. Бедный Рорти (Rorty)! Естественно, со множеством нюансов, но, к сожалению, я не в состоянии уследить за тем, как Феррарис выстраивает шаг за шагом особую концепцию реализма, которую он именует 'слабым текстуализмом'.
Как переходят от мобильника к вопросам об истине? Делая различие между предметами физическими (такими как стул или вершина Монблана), мысленными (например, теорема Пифагора) и социальными (Конституция или необходимость платить по счету в баре). Две первых разновидности предметов существуют также вне пределов нашего волеизъявления, в то время как третья начинает, скажем, 'действовать' только после того, как происходит определенная запись, регистрация.
И поскольку Феррарис пытается выстроить некую 'натуральную' форму этих социальных записей, мобильник предстает в качестве универсального инструмента любой записи.
Было бы интересно поспорить со многими утверждениями этой книги. Например, с теми страницами, которые посвящены различиям между записью (а таковой является любая выписка из банка, любой закон, любой сбор сведений личного характера) и коммуникацией.
Идеи Феррариса по поводу записей крайне интересны, а вот его мысли по поводу коммуникации всегда отличались несколько общим характером (словно он купил их в 'Икее', если использовать против него сравнение из написанных им же самим когда-то памфлетов). Но отведенное этой колонкой пространство не позволяет мне пускаться в детальные философские размышления. Кто-то из читателей спросит себя, а стоило ли размышлять о мобильном телефоне, чтобы в итоге прийти к выводам, которые можно было сделать точно также исходя из концепций письма или 'подписи'.
Философ, раз..
