Последние дни императорской власти

Голицын в
ответ указал папку на столе, в которой лежал указ о роспуске Думы, и
просил устроить совещание лидеров фракций, чтобы столковаться.
В 12 часов ночи началось совещание министров в квартире Голицына.
Речь шла о том, что в понедельник в Государственной Думе
предполагается ряд выступлений, которые могут заставить правительство
закрыть Думу. Риттих говорил о том, что Кабинет не может поладить с
Думой, потому что Дума не хочет ладить с ним. Покровский говорил, что
с Думой работать нужно, и ее требования должны быть приняты. Оба
министра, а также Кригер-Войновский, в разных выражениях говорили о
том, что Кабинету придется уйти. Все, кроме Протопопова,
Добровольского и Раева, были против роспуска Думы. Протопопов
рассказывал об уличных событиях и находил, что беспорядки следует
прекратить вооруженной силой. Приглашенный на совещание Хабалов
доложил о событиях дня, о принятых им мерах, о плане охраны города и о
полученной им от царя телеграмме. Беляев, Добровольский и Риттих
высказались, что беспорядкам должна быть противопоставлена сила. Тут
же, по телефону из Городской Думы, узнали, что отдано распоряжение об
аресте Рабочей Группы, причем все удивились, почему Протопопов в такую
минуту не справился с мнением Совета Министров. Вызванные Васильев и
Глобачев объяснили, что полиция застала публичное собрание человек в
50, задержала всех для выяснения личности и арестовала только двух,
уже привлеченных к следствию по 102 статье.
В этом совещании уже поднимался вопрос о введении осадного
положения. Хабалов протестовал на том основании, что, по последнему
положению командующий войсками округа пользовался правами командующего
армией, равными правам командира осажденной крепости. Некоторые из
министров настаивали на введении осадного положения потому что, с
объявлением его, прекращаются все собрания, в том числе и заседания
Государственной Думы, и даже ее комиссий. Покровский возражал, что
это-вопрос спорный.
Решено было просить председателя и членов Думы употребить свой
престиж для успокоения толпы, решено, что Родзянко поедет к Голицыну,
а Покровский и Риттих войдут в переговоры с некоторыми лидерами партий
(называли Милюкова и Савича).
Голицын указал, что в стремлениях на пути к соглашению не следует
забывать того, что некоторые министры должны будут собой пожертвовать;
он намекал на Протопопова. Хабалов произвел на Голицына впечатление
"очень не энергичного и мало сведущего тяжелодума", а доклад его
показался Голицыну "сумбуром". В этот вечер он просил у Хабалова
охраны и впоследствии жаловался на то, что не видел ее, хотя Хабалов
послал роту, которая "закупорила Моховую".

Страницы: (88) :  <<  ... 23242526272829303132333435363738 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Но тут, думая о шляпе,
увидел я необыкновенную елку. Росла она, конечно, в тени, и оттого сучья у
нее когда-то были опущены вниз. Теперь же, после выборочной рубки, она
очутилась на свету, и каждый сук ее стал расти кверху. Наверно, и нижние
суки со временем поднялись бы, но ветки эти, соприкоснувшись с землей,
выпустили корешки и прицепились... Так под елкой с поднятыми вверх сучьями
внизу получился хороший шалашик. Нарубив лапнику, я уплотнил его, сделал
вход, устелил внизу сиденье. И только уселся, чтобы начать новую беседу с
дождем, как вижу, против меня совсем близко пылает большое дерево. Быстро
схватил я с шалашика лапник, собрал его в веник и, стегая по горящему месту,
мало-помалу пожар затушил раньше, чем пламя пережгло кору дерева кругом и
тем сделало бы невозможным движение сока.
Вокруг дерева место не было обожжено костром, коров тут не пасли, и не
могло быть подпасков, на которых все валят вину за пожары. Вспомнив свои
детские разбойничьи годы, я сообразил, что смолу на дереве поджег скорей
всего какой-нибудь мальчишка из озорства, из любопытства поглядеть, как
будет гореть смола. Спустившись в свои детские годы, я представил себе, до
чего же это приятно взять чиркнуть спичкой и поджечь дерево.
Мне стало ясно, что вредитель, когда загорелась смола, вдруг увидел
меня и скрылся тут же где-нибудь в ближайших кустах. Тогда, сделав вид,
будто я продолжаю свой путь, посвистывая, удалился я с места пожара и,
сделав несколько десятков шагов вдоль просеки, прыгнул в кусты и возвратился
на старое место и тоже затаился.
Недолго пришлось мне ждать разбойника. Из куста вышел белокурый мальчик
лет семи-восьми, с рыжеватым солнечным запеком, смелыми, открытыми глазами,
полуголый и с отличным сложением. Он враждебно поглядел в сторону просеки,
куда я ушел, поднял еловую шишку и, желая пустить ее в меня, так
размахнулся, что перевернулся даже вокруг себя. Это его не смутило;
напротив, он, как настоящий хозяин лесов, заложил обе руки в карманы, стал
разглядывать место пожара и сказал:
- Выходи, Зина, он ушел!
Вышла девочка, чуть постарше, чуть повыше и с большой корзиной в руке...