Все рефераты и сочинения

История любви, рассказанная А. Блоком

Я сидел у окна в переполненном зале,
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе черную розу в бокале
Золотого, как небо, аи.
А. Блок

Сколько было сказано слов о любви! Это состояние души воспевали и Гомер в своих гимнах, и Данте в "Божественной комедии"... Да мало ли! Каждому человеку дано любить, и всякий может понимать это чувство по-своему, пропуская его через решето своих мыслей, сплетая с нитью своего воображения или соударяя его с бильярдным шаром совести. Можно говорить много слов о том, что любовь не изобразима на бумаге, что перо не способно начертать формулу любви. Но только попади это перо в руки поэта, - и о чудо! Перед нами страсть и страдание, горечь и сомнение, одолевавшие человечество вчера, позавчера, целую вечность!
В литературный мир Блок вошел под сильным влиянием религиозно-философских идей Владимира Сергеевича Соловьева, сына знаменитого историка. Его считали своим учителем философы-идеалисты начала XX века и поэты символистского круга. В "соловьевстве" Блока привлекают представления об идеале (Мировой Душе) как о духовной сущности мира, о стремлении к нему как воплощению Вечной Женственности и гармонии, о способности Мировой Души однажды явиться в мир человеческий и преобразить его, соединив Небо и Землю. Этому идеальному образу света Блок дал имя "Прекрасная Дама". Поэтому один из первых циклов стихотворений так и был назван - "Стихи о Прекрасной Даме". Написанные от имени лирического героя, эти мысленные монологи представляют собой мечты о встрече с прекрасной дамой своего сердца. Но в любовных переживаниях не создается объективной картины мира, ибо, желая встречи, герой желает постичь космос, мечтает о слиянии индивидуальной души с Мировой Душой. Поэтому любовь - источник души поэта, стремление познать сущность бытия; она бестелесна и платонична.
По нарастанию чувств этот цикл можно назвать лирическим романом, где только два действующих лица: лирический герой и Прекрасная Дама. Также можно четко выделить некоторые черты средневекового куртуазного романа, ибо любовь не только светлое чувство, но и служение, ожидание долгожданной встречи. Недаром все стихи полны предчувствия и ключевым словом становится глагох "ждать":

Предчувствую Тебя.
Года проходят мимо, -
Все в облике одном предчувствую
Тебя. Весь горизонт в огне - и ясен нестерпимо,
И молча жду, - тоскуя и любя.

Для поэта Она - и Древняя Дева, Заря, Купина, Вечная жена и просто "ласковая, милая, вечно молодая". Прекрасная Дама появляется в природе, через природу, которая совершенна и тождественна Ей, но облик Ее на протяжении цикла меняется: Она - носительница полноты жизни, жизненных сил, но Она же и смерть, ибо путь к ней - в разрыве с земным, а целомудрие - источник и условие настоящего творчества. Возникает чувство невозможности соединения, долгожданная встреча никогда не произойдет: "Ты свята, но я тебе не верю..." Это закрывает все пути лирическому герою в поисках идеала, и он вынужден поменять рыцарские доспехи на шутовской наряд.
Через четыре года после издания стихов Блок назовет "Стихи о Прекрасной Даме" "закрытой книгой бытия", "ранней утренней зарей - теми скалами и туманами, с которыми борется душа, чтобы получить право на жизнь".
От "соловьевских" идей Блок приходит к идее единства бытия со всеми его противоречиями: единством сказки и реальности, жизни и смерти, вечного и преходящего, красоты и уродства, болезни и здоровья. Многоликость и символизм этого единства рождает разнообразие стихов, входящих в цикл "Город". И здесь нашлось место светлому чувству. Но где же на этот раз появляется Прекрасная Дама? В балладе "Незнакомка" нарисована странная, натуралистическая картина: детский плач, женский визг, пошловатые картины флирта, пыльный пейзаж и страшные лица пьяниц. Да, именно здесь идет Она. В том, что это Прекрасная Дама, сомневаться не приходится:

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

Но лирический герой прогоняет идеал:

Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.

Почему? Потому что так устроена жизнь: пошлое и грязное сосуществует с возвышенным и святым. Незнакомка в Городе и есть тот символ единства бытия. Чувство к Незнакомке - это любовь к Прекрасной Даме, потопленная в болоте.
Но это не все. Страшный "Город" перерастает в "Страшный мир". Лирический герой этого цикла бредет во тьме, уже не испытывая никаких желаний; он пережил все: и "его страсти безотрадной", и "мрачные, порочные услады". Вот стихотворение "В ресторане". Это своеобразный синтез "Стихов о Прекрасной даме" и "Незнакомки". Здесь рыцарское служение и натуралистическая картина, надломленность чувств и тонкий сарказм. Но как же все это прекрасно:

…Я послал тебе черную розу в бокале.

И хочется верить, что вот сейчас возлюбленная преобразится и на бренную землю вернется Она:

И вздохнули духи, задремали ресницы.
Зашептались тревожно шелка...

Источник:http://www.litra.ru/

Тем временем:

...

I did not intend in the first instance to depart from the plan of selection in the case of Dante; but when I considered what an extraordinary person he was,--how intense is every thing which he says,--how widely he has re-attracted of late the attention of the world,--how willingly perhaps his poem might be regarded by the reader as being itself one continued story (which, in fact, it is), related personally of the writer,--and lastly, what a combination of difficulties have prevented his best translators in verse from giving the public a just idea of his almost Scriptural simplicity,--I began to think that an abstract of his entire work might possibly be looked upon as supplying something of a desideratum. I am aware that nothing but verse can do perfect justice to verse; but besides the imperfections which are pardonable, because inevitable, in all such metrical endeavours, the desire to impress a grand and worshipful idea of Dante has been too apt to lead his translators into a tone and manner the reverse of his passionate, practical, and creative style--a style which may be said to write things instead of words; and thus to render every word that is put out of its place, or brought in for help and filling up, a misrepresentation. I do not mean to say, that he himself never does any thing of the sort, or does not occasionally assume too much of the oracle and the schoolmaster, in manner as well as matter; but passion, and the absence of the superfluous, are the chief characteristics of his poetry. Fortunately, this sincerity of purpose and utterance in Dante render him the least pervertible of poets in a sincere prose translation; and, since I ventured on attempting one, I have had the pleasure of meeting with an express recommendation of such a version in an early number of the _Edinburgh Review_.[1]

The abstract of Dante, therefore, in these volumes (with every deprecation that becomes me of being supposed to pretend to give a thorough idea of any poetry whatsoever, especially without its metrical form) aspires to be regarded as, at all events, not exhibiting a false idea of the Dantesque spirit in point of feeling and expression...